Рапорт акушерки из Освенцима

Ста­ни­сла­ва Лещин­ска, поль­ская аку­шер­ка, узни­ца Освенцима

Из трид­ца­ти пяти лет рабо­ты аку­шер­кой, два года я про­ве­ла как узни­ца жен­ско­го кон­цен­тра­ци­он­но­го лаге­ря Освен­цим-Бже­зин­ка, про­дол­жая выпол­нять свой про­фес­си­о­наль­ный долг. Сре­ди огром­но­го коли­че­ства жен­щин, достав­ляв­ших­ся туда, было мно­го бере­мен­ных. Функ­ции аку­шер­ки я выпол­ня­ла там пооче­ред­но в трех бара­ках, кото­рые были постро­е­ны из досок, со мно­же­ством щелей, про­гры­зен­ных крысами.

Внут­ри бара­ка с обе­их сто­рон воз­вы­ша­лись трех­этаж­ные кой­ки. На каж­дой из них долж­ны были поме­стить­ся три или четы­ре жен­щи­ны — на гряз­ных соло­мен­ных мат­ра­сах. Было жест­ко, пото­му что соло­ма дав­но стер­лась в пыль, и боль­ные жен­щи­ны лежа­ли почти на голых дос­ках, к тому же не глад­ких, а с суч­ка­ми, нати­рав­ши­ми тело и кости.

Посе­ре­дине, вдоль бара­ка, тяну­лась печь, постро­ен­ная из кир­пи­ча, с топ­ка­ми по кра­ям. Она была един­ствен­ным местом для при­ня­тия родов, так как дру­го­го соору­же­ния для этой цели не было. Топи­ли печь лишь несколь­ко раз в году. Поэто­му дони­мал холод, мучи­тель­ный, про­ни­зы­ва­ю­щий, осо­бен­но зимой, когда с кры­ши сви­са­ли длин­ные сосульки.

О необ­хо­ди­мой для роже­ни­цы и ребен­ка воде я долж­на была забо­тить­ся сама, но для того что­бы при­не­сти одно вед­ро воды, надо было потра­тить не мень­ше два­дца­ти минут.

В этих усло­ви­ях судь­ба роже­ниц была пла­чев­ной, а роль аку­шер­ки — необы­чай­но труд­ной: ника­ких асеп­ти­че­ских средств, ника­ких пере­вя­зоч­ных мате­ри­а­лов. Сна­ча­ла я была предо­став­ле­на сама себе; в слу­ча­ях ослож­не­ний, тре­бу­ю­щих вме­ша­тель­ства вра­ча-спе­ци­а­ли­ста, напри­мер, при отде­ле­нии пла­цен­ты вруч­ную, я долж­на была дей­ство­вать сама. Немец­кие лагер­ные вра­чи — Роде, Кениг и Мен­ге­ле — не мог­ли запят­нать сво­е­го при­зва­ния вра­ча, ока­зы­вая помощь пред­ста­ви­те­лям дру­гой наци­о­наль­но­сти, поэто­му взы­вать к их помо­щи я не име­ла пра­ва. Поз­же я несколь­ко раз поль­зо­ва­лась помо­щью поль­ской жен­щи­ны-вра­ча, Ире­ны Конеч­ной, рабо­тав­шей в сосед­нем отде­ле­нии. А когда я сама забо­ле­ла сып­ным тифом, боль­шую помощь мне ока­за­ла врач Ире­на Бялув­на, забот­ли­во уха­жи­вав­шая за мной и за мои­ми больными.

О рабо­те вра­чей в Освен­ци­ме не буду упо­ми­нать, так как то, что я наблю­да­ла, пре­вы­ша­ет мои воз­мож­но­сти выра­зить сло­ва­ми вели­чие при­зва­ния вра­ча и геро­и­че­ски выпол­нен­но­го дол­га. Подвиг вра­чей и их само­от­вер­жен­ность запе­чат­ле­лись в серд­цах тех, кто нико­гда уже об этом не смо­жет рас­ска­зать, пото­му что они при­ня­ли муче­ни­че­скую смерть в нево­ле. Врач в Освен­ци­ме борол­ся за жизнь при­го­во­рен­ных к смер­ти, отда­вая свою соб­ствен­ную жизнь. Он имел в сво­ем рас­по­ря­же­нии лишь несколь­ко пачек аспи­ри­на и огром­ное серд­це. Там врач рабо­тал не ради сла­вы, чести или удо­вле­тво­ре­ния про­фес­си­о­наль­ных амби­ций. Для него суще­ство­вал толь­ко долг вра­ча — спа­сать жизнь в любой ситуации.

Коли­че­ство при­ня­тых мной родов пре­вы­ша­ло 3000. Несмот­ря на невы­но­си­мую грязь, чер­вей, крыс, инфек­ци­он­ные болез­ни, отсут­ствие воды и дру­гие ужа­сы, кото­рые невоз­мож­но пере­дать, там про­ис­хо­ди­ло что-то необыкновенное.

Одна­жды эсэсов­ский врач при­ка­зал мне соста­вить отчет о зара­же­ни­ях в про­цес­се родов и смер­тель­ных исхо­дах сре­ди мате­рей и ново­рож­ден­ных детей. Я отве­ти­ла, что не име­ла ни одно­го смер­тель­но­го исхо­да ни сре­ди мате­рей, ни сре­ди детей. Врач посмот­рел на меня с недо­ве­ри­ем. Ска­зал, что даже усо­вер­шен­ство­ван­ные кли­ни­ки немец­ких уни­вер­си­те­тов не могут похва­стать­ся таким успе­хом. В его гла­зах я про­чи­та­ла гнев и зависть. Воз­мож­но, до пре­де­ла исто­щен­ные орга­низ­мы были слиш­ком бес­по­лез­ной пищей для бактерий.

Жен­щи­на, гото­вя­ща­я­ся к родам, вынуж­де­на была дол­гое вре­мя отка­зы­вать себе в пай­ке хле­ба, за кото­рый мог­ла достать себе про­сты­ню. Эту про­сты­ню она раз­ры­ва­ла на лос­ку­ты, кото­рые мог­ли слу­жить пелен­ка­ми для малыша.

Стир­ка пеле­нок вызы­ва­ла мно­го труд­но­стей, осо­бен­но из-за стро­го­го запре­та поки­дать барак, а так­же невоз­мож­но­сти сво­бод­но делать что-либо внут­ри него. Высти­ран­ные пелен­ки роже­ни­цы суши­ли на соб­ствен­ном теле.

До мая 1943 года все дети, родив­ши­е­ся в освен­цим­ском лаге­ре, звер­ским спо­со­бом умерщ­вля­лись: их топи­ли в бочон­ке. Это дела­ли мед­сест­ры Кла­ра и Пфа­ни. Пер­вая была аку­шер­кой по про­фес­сии и попа­ла в лагерь за дето­убий­ство. Поэто­му она была лише­на пра­ва рабо­тать по спе­ци­аль­но­сти. Ей было пору­че­но делать то, для чего она была более при­год­на. Так­же ей была дове­ре­на руко­во­дя­щая долж­ность ста­ро­сты бара­ка. Для помо­щи к ней была при­став­ле­на немец­кая улич­ная дев­ка Пфа­ни. После каж­дых родов из ком­на­ты этих жен­щин до роже­ниц доно­си­лось гром­кое буль­ка­нье и плеск воды. Вско­ре после это­го роже­ни­ца мог­ла уви­деть тело сво­е­го ребен­ка, выбро­шен­ное из бара­ка и раз­ры­ва­е­мое крысами.

В мае 1943 года поло­же­ние неко­то­рых детей изме­ни­лось. Голу­бо­гла­зых и свет­ло­во­ло­сых детей отни­ма­ли у мате­рей и отправ­ля­ли в Гер­ма­нию с целью дена­ци­о­на­ли­за­ции. Прон­зи­тель­ный плач мате­рей про­во­жал уво­зи­мых малы­шей. Пока ребе­нок оста­вал­ся с мате­рью, само мате­рин­ство было лучом надеж­ды. Раз­лу­ка была страшной.

Еврей­ских детей про­дол­жа­ли топить с бес­по­щад­ной жесто­ко­стью. Не было речи о том, что­бы спря­тать еврей­ско­го ребен­ка или скрыть его сре­ди неев­рей­ских детей. Кла­ра и Пфа­ни попе­ре­мен­но вни­ма­тель­но сле­ди­ли за еврей­ски­ми жен­щи­на­ми во вре­мя родов. Рож­ден­но­го ребен­ка тату­и­ро­ва­ли номе­ром мате­ри, топи­ли в бочон­ке и выбра­сы­ва­ли из барака.

Судь­ба осталь­ных детей была еще хуже: они уми­ра­ли мед­лен­ной голод­ной смер­тью. Их кожа ста­но­ви­лась тон­кой, слов­но пер­га­мент­ной, сквозь нее про­све­чи­ва­ли сухо­жи­лия, кро­ве­нос­ные сосу­ды и кости. Доль­ше всех дер­жа­лись за жизнь совет­ские дети; из Совет­ско­го Сою­за было око­ло 50% узниц.

Сре­ди мно­гих пере­жи­тых там тра­ге­дий осо­бен­но живо запом­ни­лась мне исто­рия жен­щи­ны из Виль­но, отправ­лен­ной в Освен­цим за помощь пар­ти­за­нам. Сра­зу после того, как она роди­ла ребен­ка, кто-то из охра­ны выкрик­нул ее номер (заклю­чен­ных в лаге­ре вызы­ва­ли по номе­рам). Я пошла, что­бы объ­яс­нить ее ситу­а­цию, но это не помо­га­ло, а толь­ко вызва­ло гнев. Я поня­ла, что ее вызы­ва­ют в кре­ма­то­рий. Она завер­ну­ла ребен­ка в гряз­ную бума­гу и при­жа­ла к гру­ди… Ее губы без­звуч­но шеве­ли­лись — види­мо, она хоте­ла спеть малы­шу песен­ку, как это ино­гда дела­ли мате­ри, напе­вая сво­им мла­ден­цам колы­бель­ные, что­бы уте­шить их в мучи­тель­ный холод и голод и смяг­чить их горь­кую долю. Но у этой жен­щи­ны не было сил… она не мог­ла издать ни зву­ка — толь­ко боль­шие сле­зы тек­ли из-под век, сте­ка­ли по ее необык­но­вен­но блед­ным щекам, падая на голов­ку малень­ко­го при­го­во­рен­но­го. Что было более тра­гич­ным, труд­но ска­зать — пере­жи­ва­ние смер­ти мла­ден­ца, гиб­ну­ще­го на гла­зах мате­ри, или смерть мате­ри, в созна­нии кото­рой оста­ет­ся ее живой ребе­нок, бро­шен­ный на про­из­вол судь­бы. Сре­ди этих кош­мар­ных вос­по­ми­на­ний в моем созна­нии мель­ка­ет одна мысль, один лейт­мо­тив. Все дети роди­лись живы­ми. Их целью была жизнь! Пере­жи­ло лагерь едва ли трид­цать из них. Несколь­ко сотен детей было выве­зе­но в Гер­ма­нию для дена­ци­о­на­ли­за­ции, свы­ше 1500 были утоп­ле­ны Кла­рой и Пфа­ни, более 1000 детей умер­ло от голо­да и холо­да (эти при­бли­зи­тель­ные дан­ные не вклю­ча­ют пери­од до кон­ца апре­ля 1943 года).

У меня до сих пор не было воз­мож­но­сти пере­дать Служ­бе Здо­ро­вья свой аку­шер­ский рапорт из Освен­ци­ма. Пере­даю его сей­час во имя тех, кото­рые не могут ниче­го ска­зать миру о зле, при­чи­нен­ном им, во имя мате­ри и ребенка.

Если в моем Оте­че­стве, несмот­ря на печаль­ный опыт вой­ны, могут воз­ник­нуть тен­ден­ции, направ­лен­ные про­тив жиз­ни, то — я наде­юсь на голос всех аку­ше­ров, всех насто­я­щих мате­рей и отцов, всех поря­доч­ных граж­дан в защи­ту жиз­ни и прав ребенка.

В кон­цен­тра­ци­он­ном лаге­ре все дети — вопре­ки ожи­да­ни­ям — рож­да­лись живы­ми, кра­си­вы­ми, пух­лень­ки­ми. При­ро­да, про­ти­во­сто­я­щая нена­ви­сти, сра­жа­лась за свои пра­ва упор­но, нахо­дя неве­до­мые жиз­нен­ные резер­вы. При­ро­да явля­ет­ся учи­те­лем аку­ше­ра. Он вме­сте с при­ро­дой борет­ся за жизнь и вме­сте с ней про­воз­гла­ша­ет пре­крас­ней­шую вещь на све­те — улыб­ку ребенка.