Каждое буднее утро жители чешского города Брно, спешащие по своим делам мимо акушерско-гинекологической клиники, могли видеть необычное зрелище. У входа в лечебницу молился православный священник лет сорока, повесивший на грудь плакат с изображением крошечного ребенка в материнской утробе.
Плечом он подпирал большой деревянный крест, на поперечной перекладине которого были начертаны заглавными буквами три слова — NEZABIJEŚ NENAROŻENE DITE. И эта мольба — «Не убивай нерождённое дитя» — казалась еще и суровым предостережением людям, входившим в клинику в утренние часы, когда в ней шла запись на аборты.
Аборт, искусственное прерывание беременности — за этой гладкой, обтекаемой формулировкой спрятана страшная суть узаконенного детоубийства. В стенах той же самой больницы, где счастливые матери впервые берут на руки новорождённых малышей, совершаются изуверские преступления. Из врачебной клятвы Гиппократа в ХХ веке выбросили строку: «Не допущу беременных женщин до аборта. Сохраню в чистоте и святости мою жизнь и мое искусство». Подписи пациентки достаточно для того, чтобы стальные щипцы, отсасывающие трубки с острыми краями и ножи-кюретки разорвали на части нежное тельце нежеланного ребенка прямо в материнском лоне. Церковные каноны неизменно защищают человеческую жизнь с момента зачатия, ставя аборты в один ряд с худшими грехами, вопиющими к небу об отмщении за них.
Православная церковь устами святителя Василия Великого заявляет: «Умышленно погубившая зачатый во утробе плод подлежит осуждению, как за смертоубийство». И кому, как не священникам, приходится встречаться на исповеди с незаживающей раной в душе множества женщин от юных девушек до глубоких старух, видеть катящиеся из глаз исповедниц горькие, запоздалые слёзы. Слёзы памяти об убиенных младенцах, невинно замученных прежде, чем солнце коснулось их лиц ласковыми своими лучами.
Четыре года отец Либор Серафим Галик, сам родитель пятерых детей, с крестом в руках и с плакатом на груди день за днём выходил и продолжает выходить по утрам на свое молитвенное стояние у входа в клинику. Протестуя против убийства, ставшего для всех обыденностью, он говорит людям слова Истины и громким, хорошо поставленным, как у большинства священников, голосом читает псалмы из Псалтири, слышные даже во дворе и в залах больницы. «Вот наследие от Господа — дети; награда от Него — плод чрева», — звучит песнь Давидова. В чешских газетах как-то написали: «Происходит то, от чего отвык народ: слово Божие возглашается ежедневно на улице, на площади». Но многим этот христианский подвижник казался безумцем, фанатиком. Руководство клиники всеми возможными способами пыталось прекратить его деятельность, обвинив священника в нарушении закона о собраниях и в злостном хулиганстве. Но тот оба эти процесса выиграл в суде. У входа в лечебницу его избивали неизвестные мужчины, один раз облили краской. «Те люди, которые убили уже много детей, производя аборты, меня ненавидят и сильно хотят, чтобы я молчал», — объяснил отец Либор. Доставалось ему и от местных активистов Лиги геев и лесбиянок. Друзья священника стали выходить в пикет вместе с ним, чтобы оградить своего пастыря от побоев и плевков. Раз в месяц, по выходным, жители города видят отца Либора на улицах Брно во главе организуемых им противоабортных шествий. Участники марша демонстрировали плакаты с шокирующими фотографиями, сделанными в гинекологических клиниках и запечатлевшими ужасные последствия аборта — мёртвых, залитых кровью детей, раскромсанных врачебными инструментами.
NEZABIJEŚ! — было написано на каждом из плакатов. Сам отец Либор нёс перед собой образ святителя Симеона Богоприимца, священника-старца, которому выпало на долю принять на руки новорождённого Христа и найти свою смерть от воинов царя Ирода в день избиения вифлеемских младенцев.
Семья отца Либора страдала от тяжёлых ударов, наносимых средствами массовой информации. Первый канал чешского телевидения, комментируя молитвенное стояние священника, оставил последнее слово за его противниками. Но худшим потрясением стали для него «открытые письма» из Брненской православной общины (Чехия — традиционно католическая страна), звучавшие так: «Деятельность Либора Галика несовместима со служением православного духовника. Его протест имеет агрессивный, сектантский нрав. Он вредит православию в Чешской республике. Галик действует в форме конфронтации, вызывает негативную реакцию людей. И вообще он не наш, а пришлый с Тржебича, где и был возведен в сан». Сила молитвы поддерживала отца Либора в те дни, когда им овладевало отчаяние, когда он опасался за своих детей, тоже немало претерпевавших. Но вот, главные его противники в общине, священник и староста, отошли от борьбы с ним, один — лишённый должности епископом, другой — покинувший свой пост из-за ухудшения здоровья. А через четыре дня после очередного шествия, тридцатого по счету, неожиданно умер один из трёх директоров клиники, более других выступавший против отца Либора на телевидении. Он рассуждал о том, что никакое не зло — то, что в его лечебнице убивают путём аборта сотни детей; он же уволил женщину-врача за отказ умертвить ребенка.
А в одном из следующих противоабортных маршей принял участие сам архиепископ Симеон, глава Оломоуцко-Брненской епархии и второй иерарх Православной Церкви Чешских земель и Словакии. После Литургии в домашней часовне священника владыка благословил участников шествия и в их толпе отправился к клинике, у входа в которую он вместе с отцом Либором пропел псалом и трогательную чешскую песню «Маминко-мама». Большую часть маршрута по улицам Брно преосвященный Симеон,